В одной из предыдущих глав «Будни летного состава Аэрофлота..» я коснулся темы тренажерной подготовки, - каждый член экипажа обязательно должен был проходить тренировку ежеквартально, раз в 3 месяца (налет 3 часа), и за год не менее 12 часов налета. В те годы все воронежские экипажи Ту-134 проходили такую тренировку на КТС Ту-134 в Ленинграде (Петербурге), в авиагородке аэропорта Пулково.
И вот тогда, на одной из тренировок на тренажере, у меня произошёл один казус, о котором стоит рассказать. Сразу хочу отметить, что это недоразумение произошло не по моей вине…
Хоть и редко, но бывали моменты, когда, в связи производственной необходимостью, экипажу, летящему в Петербург, передавались задания на тренировку другого экипажа (если по простому – «полетать за других»)
Обычно это происходило при сезонной подготовке к весне-лету или осени-зиме, когда надо было в сжатые сроки пройти подготовку всему лётному и командному составу. А многие экипажи находились в командировках, в отпуске и т.п. А чтобы документально всё было «в ажуре», нашим командованием эскадрильи, и делались такие нарушения.
В тот раз, о котором я хочу рассказать, я только пару дней назад вернулся из Петербурга. Как раз тогда мы всем экипажем и прошли подготовку к весенне-летней навигации. Но я был в том рейсе с «чужим» экипажем, - меня поставили с ним только на один рейс.
А тут и наш, «родной» экипаж, ставят в наряд на Петербург. Я тогда еще подумал – наконец будет свободный от тренажёра день, когда можно будет основательно побегать по городу, выполняя, как в те годы многие шутили - «продовольственную программу». Да не тут то было! Командир эскадрильи даёт нам в эскадрилье, в канун вылета, задания на тренировку к ВЛН (весенне-летней навигации). При этом говорит:
- Миша, у тебя есть уже тренировка к ВЛН, поэтому вместо твоего задания, я ложу вам задание бортмеханика А. – он пока в отпуске, и завтра, в Петербурге ты отлетаешь за него…
Мне, конечно, не очень-то хотелось летать за «кого-то», тем более за такого коллегу, как А. На то у меня были свои причины, о которых я здесь умолчу…
Но делать нечего – всё равно моему экипажу идти на тренировку, а летать то надо только полным составом экипажа. Так что побездельничать мне тогда явно не «светило». Однако, я тогда и представить себе не мог, что эта тренировка у меня получится не то что не простая, а скорее можно даже сказать – экстремальная…
Дело в том, что на тренажер, где мы всегда проходили тренировки, совсем незадолго до этого, пришёл работать новый пилот-инструктор, бывший ленинградский командир не то лётного отряда, не то эскадрильи Ту-134 - аэропорта Пулково, К.
К. недавно списался с лётной работы и перешёл работать на тренажёр. При нём мы ещё ни разу не летали, - не попадали в его смену. Но слышали от ребят, да и от инструкторов тренажёра тоже, что он пилот очень грамотный, много летал на Ту-134, и по характеру человек строгий и принципиальный. С ним, при тренировке, как нам сказали, надо быть особенно собранным и внимательным. А так как я по жизни не совсем «везучий», то само собой разумеется, в этот раз как раз его смена и работала на тренажере…
На следующий день, утром, мы улетели рейсом в Петербург. В аэропорту Пулково, передав самолёт сменному экипажу, мы сразу поехали в авиагородок на тренажер. Пришли, разделись в гардеробе, зашли в инструкторский кабинет, поздоровались, отдали задания и как обычно сели за столы в методическом классе. Заходят инструкторы – штурман и бортмеханик, которые знают нас уже не первый год, но во главе с пилотом-инструктором К. которого мы видим впервые.
Начинается, как обычно, предварительная подготовка – заполнение наших документов, заполнение журнала контроля подготовки экипажей. Как всегда, вскользь идёт разговор «о жизни», о налёте, о ценах в Воронеже и т.д.
К. заполняет задания, переписывает нас в свой тренажерный журнал, листает и просматривает старые записи. Вдруг, как гром среди ясного неба, раздается его вопрос:
- А кто же из вас бортмеханик А.?»
Все затихают, я «обозначаю» себя, - мол, я бортмеханик, но фамилию при этом не уточняю. И наши ребята, и ленинградские инструкторы молчат. К. меня спрашивает:
- Сколько Вы летаете на Ту-134?
Настроение у меня хуже некуда – чувствую, что «что то пошло не так», но делать нечего – обман зашёл далеко, и признаваться, что я не А. уже просто некрасиво, да и стыдно. Отвечаю, причем сущую правду:
– Я летаю на Ту-134 пятнадцать лет…
К. держит в руках «моё» задание на тренировку (задание А.) и спрашивает:
- А что же за ошибки Вы допустили, что Вам поставили на прошлой тренировке оценку «четыре»?
Я делаю вид, что пытаюсь вспомнить, но не знаю, что и говорить. Мне в тот момент было так стыдно! И за что, и за кого?! Меня наш командир эскадрильи подставил – и я, как дурак, сижу и хлопаю глазами, не зная, что и сказать. Тогда К. открывает журнал, в котором фиксируются замечания инструкторов по действиям членов экипажа в особых случаях, по дате на задании бортмеханика А. находит соответствующие записи, молча читает, и задает ещё один вопрос:
- Какой у Вас класс?
- Первый - отвечаю я. А настроение – хуже не куда, без преувеличения чувствую, что «горю» от стыда. Никто и НИКОГДА ни разу не делал мне ни одного замечания по уровню моей подготовки или практической работы в воздухе, в том числе и на тренажерах, - и в Харькове, и в Петербурге, и в Шереметьево и в Екатеринбурге. И главное – за что?!
А К. и говорит:
- Да-а-а, с таким стажем, да ещё и с первым классом, - стыдно делать такие ошибки… А ну-ка, расскажите мне Ваши действия в полете при загорании табло «Стружка в масле»…
Я ответил. Он спрашивает дальше – а какие будут мои действия при загорании табло «Опасная вибрация» на взлёте? А при отказе двигателя в момент ухода на второй круг? А что я буду делать при не синхронном выпуске закрылков? Ну и дальше в том же духе…
Я чётко и кратко отвечаю на все его вопросы. А сам чувствую, как уши и щеки у меня «горят», и не от того, что К. устроил мне практически экзаменационный опрос, - без излишней скромности могу заверить читателей, что по уровню теоретической и практической подготовки я вполне соответствовал уровню специалиста первого класса. Но за что мне все это? Из за каких то прошлых «ляпов» своего коллеги и по «милости» командира нашей эскадрильи – «без вины виноватый» я попал в крайне неудобное положение. Ведь я не тот, за кого по глупой иронии сложившихся обстоятельств, я теперь вынужден себя выдавать. Господи, какая стыдоба…
К. спрашивает из всего экипажа только меня. Вижу, что мои ответы ему нравятся, так как я отвечаю все фразами из РЛЭ (руководства по летной эксплуатации) - лаконично и правильно... Тогда он откладывает журнал в сторону и говорит:
- Ну, хорошо, - проходите в кабину, готовимся к полету…
Кабина тренажера Ту-134А
Мы выходим из класса, проходим в другую дверь – там в полутёмном зале стоят кабины тренажеров Ту-134, Ил-86 и Ту-154, заходим в кабину, и готовимся к «полёту». Я понимаю – сейчас всё «внимание» К. будет уделено в первую очередь мне. Что же там такое напартачил на прошлой тренировке А.?!!
А у самого в душе нарастает злость к этим выходкам нашего командира эскадрильи, – на голом месте сделал мне такую проблему. А сколько не заслуженного стыда и позора! И главное - не за себя, а хрен его знает за кого…
Уже на запуске одного из двигателей инструкторы мне «дали» резкий заброс температуры газов. Всё я сделал своевременно, и прекратили запуск. Снова запустили двигатели. На взлёте на критической скорости – пожар двигателя. Доложил, прекратили, я «загасил» пожар. Снова взлетаем – после отрыва загорается табло «Опасная вибрация», - докладываю, выполняю всё по РЛЭ, - двигатель не выключаем, - я распознал «ложное» срабатывание системы. Заходим на посадку – одна основная нога не становится на замок выпущенного положения. Делаю и докладываю всё, что надо.
Инструктор К. по радио спрашивает – а что я буду делать теперь (после аварийного «дожатия», нога так и не стала на замок выпущенного положения, и зелёная лампа не горит, но сама лампа исправна) Отвечаю - выйду в салон и через иллюминатор посмотрю на положение створок отсека шасси. Он мне говорит – «створки закрыты» - я отвечаю, что будем садиться нормально, неисправна сигнализация.
На глиссаде загорается «Стружка в масле» - всё делаю, что положено, даю экипажу рекомендации. И так мы «летали» полтора часа, не меньше! Сделали с десяток полётов, несколько уходов на второй круг. Какие только возможно неисправности – все «давали», по нескольку за полёт, летали в сложных условиях, то обледенение, то погода хуже минимума, то отказ реверса или тормозов на пробеге…
Никогда за одну тренировку не давали столько отказов! И всё по «моей, технической части». Наконец К. по радио говорит:
– Все, выключайте двигатели и заходите в методический класс – на разбор…
Чувствую, что рубашка у меня прилипла к спине, весь мокрый как мышь. Но в одном я уверен – никаких «ляпсусов» я не допустил. Интересно, что же сейчас будет?
Заходим в класс, расселись за столы. Через минуту заходят все инструкторы во главе с К . Вид у всех довольный. К. коротко говорит:
- Молодцы! Отлично отработали, замечаний нет ни к кому! Оценка «пять». Но у меня, всё же, есть вопрос к бортмеханику. Вот Вы сейчас прекрасно отработали все действия, даже захочешь – придраться не к чему! Все строго по РЛЭ. Но, почему же в прошлый раз Вы допускали такие ошибки?
(Мне уже и самому очень «интересно» - какие же ошибки допустил А.?)
Я, как-то неопределенно, пожал плечами, а тут на помощь «подключились» наши ребята – говорят, мол, с ночного рейса тогда меня пересадили из другого экипажа и сразу снова в рейс, а там и на тренажер. Вот и результат накопившейся усталости и недосыпания… (Короче, тоже добровольно стали «соучастниками» лжи)
К. еще раз похвалил наш экипаж за высокий профессионализм, и пожелал нам всем всего доброго. Мы распрощались и вышли.
В гардеробе, когда мы одевались, ко мне подходит бортмеханик-инструктор тренажера и тихо меня спрашивает:
- Ваша ведь фамилия не А., а Селюминов? Правильно? А мы со штурманом сидим и молчим – К. у нас только начал работать, все его побаиваются, да и вас подставлять не хочется. Мы то поняли, что вам дали не ваше, а чужое задание… Ох, и сильно он на вас «насел», мы уж ему и говорили, когда вы летали – да хватит «мучить» воронежских, сколько же можно им давать отказов? А тот уперся – нет, надо проверить «как следует» этого бортмеханика, да и весь экипаж, досконально. Но, он остался очень доволен, только не смог никак понять – как же такое возможно?! На прошлой тренировке бортмехаником были допущены ошибки в элементарном, а в сегодняшней тренировке – ни одного «прокола», даже в ситуациях, не предусмотренных в методических пособиях. Зачем же ваши начальники занимаются такой ерундой, и подставляют невинных ребят?!
Ну что ему было на это ответить? Сказал только, что прилечу в Воронеж и всё выскажу командиру эскадрильи. И действительно высказал… Я не стал, конечно, ругаться (правило знаю – «начальник всегда прав»), а просто предупредил, если мне подложат задание другого человека – я всё равно буду летать под своей фамилией, а на тренажере скажу, что в Воронеже ошибочно положили не моё задание. И тренировку всё равно запишут в журнал мне, на мою фамилию, а потом, в следующий раз перенесут запись и оценки в моё задание.
Так вот и закончилась эта история, которую помню до сих пор. Больше с чужими заданиями на тренажер я не летал. С К. я ещё не один раз потом «встречался» на тренажере, он больше не вспоминал эту тренировку. Возможно, ему позднее инструкторы всё и рассказали. Во всяком случае, мою настоящую фамилию он потом прекрасно знал…
И вот тогда, на одной из тренировок на тренажере, у меня произошёл один казус, о котором стоит рассказать. Сразу хочу отметить, что это недоразумение произошло не по моей вине…
Хоть и редко, но бывали моменты, когда, в связи производственной необходимостью, экипажу, летящему в Петербург, передавались задания на тренировку другого экипажа (если по простому – «полетать за других»)
Обычно это происходило при сезонной подготовке к весне-лету или осени-зиме, когда надо было в сжатые сроки пройти подготовку всему лётному и командному составу. А многие экипажи находились в командировках, в отпуске и т.п. А чтобы документально всё было «в ажуре», нашим командованием эскадрильи, и делались такие нарушения.
В тот раз, о котором я хочу рассказать, я только пару дней назад вернулся из Петербурга. Как раз тогда мы всем экипажем и прошли подготовку к весенне-летней навигации. Но я был в том рейсе с «чужим» экипажем, - меня поставили с ним только на один рейс.
А тут и наш, «родной» экипаж, ставят в наряд на Петербург. Я тогда еще подумал – наконец будет свободный от тренажёра день, когда можно будет основательно побегать по городу, выполняя, как в те годы многие шутили - «продовольственную программу». Да не тут то было! Командир эскадрильи даёт нам в эскадрилье, в канун вылета, задания на тренировку к ВЛН (весенне-летней навигации). При этом говорит:
- Миша, у тебя есть уже тренировка к ВЛН, поэтому вместо твоего задания, я ложу вам задание бортмеханика А. – он пока в отпуске, и завтра, в Петербурге ты отлетаешь за него…
Мне, конечно, не очень-то хотелось летать за «кого-то», тем более за такого коллегу, как А. На то у меня были свои причины, о которых я здесь умолчу…
Но делать нечего – всё равно моему экипажу идти на тренировку, а летать то надо только полным составом экипажа. Так что побездельничать мне тогда явно не «светило». Однако, я тогда и представить себе не мог, что эта тренировка у меня получится не то что не простая, а скорее можно даже сказать – экстремальная…
Дело в том, что на тренажер, где мы всегда проходили тренировки, совсем незадолго до этого, пришёл работать новый пилот-инструктор, бывший ленинградский командир не то лётного отряда, не то эскадрильи Ту-134 - аэропорта Пулково, К.
К. недавно списался с лётной работы и перешёл работать на тренажёр. При нём мы ещё ни разу не летали, - не попадали в его смену. Но слышали от ребят, да и от инструкторов тренажёра тоже, что он пилот очень грамотный, много летал на Ту-134, и по характеру человек строгий и принципиальный. С ним, при тренировке, как нам сказали, надо быть особенно собранным и внимательным. А так как я по жизни не совсем «везучий», то само собой разумеется, в этот раз как раз его смена и работала на тренажере…
На следующий день, утром, мы улетели рейсом в Петербург. В аэропорту Пулково, передав самолёт сменному экипажу, мы сразу поехали в авиагородок на тренажер. Пришли, разделись в гардеробе, зашли в инструкторский кабинет, поздоровались, отдали задания и как обычно сели за столы в методическом классе. Заходят инструкторы – штурман и бортмеханик, которые знают нас уже не первый год, но во главе с пилотом-инструктором К. которого мы видим впервые.
Начинается, как обычно, предварительная подготовка – заполнение наших документов, заполнение журнала контроля подготовки экипажей. Как всегда, вскользь идёт разговор «о жизни», о налёте, о ценах в Воронеже и т.д.
К. заполняет задания, переписывает нас в свой тренажерный журнал, листает и просматривает старые записи. Вдруг, как гром среди ясного неба, раздается его вопрос:
- А кто же из вас бортмеханик А.?»
Все затихают, я «обозначаю» себя, - мол, я бортмеханик, но фамилию при этом не уточняю. И наши ребята, и ленинградские инструкторы молчат. К. меня спрашивает:
- Сколько Вы летаете на Ту-134?
Настроение у меня хуже некуда – чувствую, что «что то пошло не так», но делать нечего – обман зашёл далеко, и признаваться, что я не А. уже просто некрасиво, да и стыдно. Отвечаю, причем сущую правду:
– Я летаю на Ту-134 пятнадцать лет…
К. держит в руках «моё» задание на тренировку (задание А.) и спрашивает:
- А что же за ошибки Вы допустили, что Вам поставили на прошлой тренировке оценку «четыре»?
Я делаю вид, что пытаюсь вспомнить, но не знаю, что и говорить. Мне в тот момент было так стыдно! И за что, и за кого?! Меня наш командир эскадрильи подставил – и я, как дурак, сижу и хлопаю глазами, не зная, что и сказать. Тогда К. открывает журнал, в котором фиксируются замечания инструкторов по действиям членов экипажа в особых случаях, по дате на задании бортмеханика А. находит соответствующие записи, молча читает, и задает ещё один вопрос:
- Какой у Вас класс?
- Первый - отвечаю я. А настроение – хуже не куда, без преувеличения чувствую, что «горю» от стыда. Никто и НИКОГДА ни разу не делал мне ни одного замечания по уровню моей подготовки или практической работы в воздухе, в том числе и на тренажерах, - и в Харькове, и в Петербурге, и в Шереметьево и в Екатеринбурге. И главное – за что?!
А К. и говорит:
- Да-а-а, с таким стажем, да ещё и с первым классом, - стыдно делать такие ошибки… А ну-ка, расскажите мне Ваши действия в полете при загорании табло «Стружка в масле»…
Я ответил. Он спрашивает дальше – а какие будут мои действия при загорании табло «Опасная вибрация» на взлёте? А при отказе двигателя в момент ухода на второй круг? А что я буду делать при не синхронном выпуске закрылков? Ну и дальше в том же духе…
Я чётко и кратко отвечаю на все его вопросы. А сам чувствую, как уши и щеки у меня «горят», и не от того, что К. устроил мне практически экзаменационный опрос, - без излишней скромности могу заверить читателей, что по уровню теоретической и практической подготовки я вполне соответствовал уровню специалиста первого класса. Но за что мне все это? Из за каких то прошлых «ляпов» своего коллеги и по «милости» командира нашей эскадрильи – «без вины виноватый» я попал в крайне неудобное положение. Ведь я не тот, за кого по глупой иронии сложившихся обстоятельств, я теперь вынужден себя выдавать. Господи, какая стыдоба…
К. спрашивает из всего экипажа только меня. Вижу, что мои ответы ему нравятся, так как я отвечаю все фразами из РЛЭ (руководства по летной эксплуатации) - лаконично и правильно... Тогда он откладывает журнал в сторону и говорит:
- Ну, хорошо, - проходите в кабину, готовимся к полету…
Мы выходим из класса, проходим в другую дверь – там в полутёмном зале стоят кабины тренажеров Ту-134, Ил-86 и Ту-154, заходим в кабину, и готовимся к «полёту». Я понимаю – сейчас всё «внимание» К. будет уделено в первую очередь мне. Что же там такое напартачил на прошлой тренировке А.?!!
А у самого в душе нарастает злость к этим выходкам нашего командира эскадрильи, – на голом месте сделал мне такую проблему. А сколько не заслуженного стыда и позора! И главное - не за себя, а хрен его знает за кого…
Уже на запуске одного из двигателей инструкторы мне «дали» резкий заброс температуры газов. Всё я сделал своевременно, и прекратили запуск. Снова запустили двигатели. На взлёте на критической скорости – пожар двигателя. Доложил, прекратили, я «загасил» пожар. Снова взлетаем – после отрыва загорается табло «Опасная вибрация», - докладываю, выполняю всё по РЛЭ, - двигатель не выключаем, - я распознал «ложное» срабатывание системы. Заходим на посадку – одна основная нога не становится на замок выпущенного положения. Делаю и докладываю всё, что надо.
Инструктор К. по радио спрашивает – а что я буду делать теперь (после аварийного «дожатия», нога так и не стала на замок выпущенного положения, и зелёная лампа не горит, но сама лампа исправна) Отвечаю - выйду в салон и через иллюминатор посмотрю на положение створок отсека шасси. Он мне говорит – «створки закрыты» - я отвечаю, что будем садиться нормально, неисправна сигнализация.
На глиссаде загорается «Стружка в масле» - всё делаю, что положено, даю экипажу рекомендации. И так мы «летали» полтора часа, не меньше! Сделали с десяток полётов, несколько уходов на второй круг. Какие только возможно неисправности – все «давали», по нескольку за полёт, летали в сложных условиях, то обледенение, то погода хуже минимума, то отказ реверса или тормозов на пробеге…
Никогда за одну тренировку не давали столько отказов! И всё по «моей, технической части». Наконец К. по радио говорит:
– Все, выключайте двигатели и заходите в методический класс – на разбор…
Чувствую, что рубашка у меня прилипла к спине, весь мокрый как мышь. Но в одном я уверен – никаких «ляпсусов» я не допустил. Интересно, что же сейчас будет?
Заходим в класс, расселись за столы. Через минуту заходят все инструкторы во главе с К . Вид у всех довольный. К. коротко говорит:
- Молодцы! Отлично отработали, замечаний нет ни к кому! Оценка «пять». Но у меня, всё же, есть вопрос к бортмеханику. Вот Вы сейчас прекрасно отработали все действия, даже захочешь – придраться не к чему! Все строго по РЛЭ. Но, почему же в прошлый раз Вы допускали такие ошибки?
(Мне уже и самому очень «интересно» - какие же ошибки допустил А.?)
Я, как-то неопределенно, пожал плечами, а тут на помощь «подключились» наши ребята – говорят, мол, с ночного рейса тогда меня пересадили из другого экипажа и сразу снова в рейс, а там и на тренажер. Вот и результат накопившейся усталости и недосыпания… (Короче, тоже добровольно стали «соучастниками» лжи)
К. еще раз похвалил наш экипаж за высокий профессионализм, и пожелал нам всем всего доброго. Мы распрощались и вышли.
В гардеробе, когда мы одевались, ко мне подходит бортмеханик-инструктор тренажера и тихо меня спрашивает:
- Ваша ведь фамилия не А., а Селюминов? Правильно? А мы со штурманом сидим и молчим – К. у нас только начал работать, все его побаиваются, да и вас подставлять не хочется. Мы то поняли, что вам дали не ваше, а чужое задание… Ох, и сильно он на вас «насел», мы уж ему и говорили, когда вы летали – да хватит «мучить» воронежских, сколько же можно им давать отказов? А тот уперся – нет, надо проверить «как следует» этого бортмеханика, да и весь экипаж, досконально. Но, он остался очень доволен, только не смог никак понять – как же такое возможно?! На прошлой тренировке бортмехаником были допущены ошибки в элементарном, а в сегодняшней тренировке – ни одного «прокола», даже в ситуациях, не предусмотренных в методических пособиях. Зачем же ваши начальники занимаются такой ерундой, и подставляют невинных ребят?!
Ну что ему было на это ответить? Сказал только, что прилечу в Воронеж и всё выскажу командиру эскадрильи. И действительно высказал… Я не стал, конечно, ругаться (правило знаю – «начальник всегда прав»), а просто предупредил, если мне подложат задание другого человека – я всё равно буду летать под своей фамилией, а на тренажере скажу, что в Воронеже ошибочно положили не моё задание. И тренировку всё равно запишут в журнал мне, на мою фамилию, а потом, в следующий раз перенесут запись и оценки в моё задание.
Так вот и закончилась эта история, которую помню до сих пор. Больше с чужими заданиями на тренажер я не летал. С К. я ещё не один раз потом «встречался» на тренажере, он больше не вспоминал эту тренировку. Возможно, ему позднее инструкторы всё и рассказали. Во всяком случае, мою настоящую фамилию он потом прекрасно знал…
