Воспоминание о первом полете. Часть 3. Продолжение рейса Баку-Астрахань-Сталинград-Москва.

Проснулся я от холода. Уже рассвело, монотонно и не так громко, как при взлете, гудели двигатели, самолет летел горизонтально, болтанки не было. В салоне все спали, во всяком случае все, кто был мне виден. Папа и его сосед спали, мой брат тоже спал. Я сразу все вспомнил, - и взлет, и пламя из выхлопных патрубков, и «воздушные ямы». Потихоньку, чтобы не разбудить спящего брата, я привстал с кресла и выглянул в окно (язык не поворачивается назвать прямоугольные окна на Ил-14 иллюминаторами). Мне хватило нескольких секунд, чтобы оценить все увиденное,  и у меня аж дух перехватило от этой отвесной, ошеломляющей высоты. В ярких лучах взошедшего солнца серебром сверкало правое крыло с огромным количеством заклепок, выхлопные патрубки были сизого цвета, но к моей великой радости, пламя не было видно.

Помимо высоты, у меня добавилось еще волнение и от того, что на сколько хватало глаз, до горизонта, сверкала водная гладь Каспийского моря! Мы летели над морем, земли видно не было, одна вода! Я потихоньку, стараясь не смотреть вниз, задернул занавеску на окне, чтобы не видеть всего этого «ужаса», отвернулся влево и стал смотреть на спящего папу. И вдруг – о, ужас, - увидел в левом окне, что за бортом временами болтается какая то проволока! Мне ничего не мерещилось – явно болталась проволока, она то появлялась, то исчезала за верхним обрезом окна. Я предположил, что от самолета оторвалась какая то важная часть, хотя мысль о радиоантенне «промелькнула» в голове. Но скорее всего, - я предположил, что антенна оторвалась, и возможно произойдет авария. Однако все спали, спросить было не у кого. И я снова провалился в сон…

 Второй раз проснулся, когда стало «давить» на уши – мы начали снижаться, папа и брат уже не спали, насчет проволоки я спросил у папы – это действительно была антенна, - потом, уже на земле, я все рассмотрел в деталях и успокоился. Уже украдкой я выглядывал в окно, мы летели над дельтой Волги, вид земли с высоты завораживал, хотя и было жутковато. Но до чего красиво! Домики, дороги, машинки  маленькие, как игрушечные, вся земля, омытая ночным дождем, в лучах солнца блестит! Вот уж поистине – неземная красота, во всяком случае, я так все и воспринимал.

Вдруг произошло что-то непонятное – земля вместе с горизонтом, каким то непостижимым образом энергично ушла вниз, в окно было видно только голубое небо! Я в страхе и растерянности повернулся к папе, чтобы спросить – что это, но в левом окне, глядя мимо папы, я увидел землю, которая закрывала все видимое в окне пространство и поворачивалась пестрой каруселью. Внезапно земля в левом, окне ушла вниз, вращение прекратилось и все приняло прежнее, нормальное положение, снова справа была видна земля, во всем ее очаровании, и был снова виден горизонт. Не помню, сказал ли мне тогда отец, что это был просто разворот, но я понял, что самолет в развороте летел с креном, никуда земля не исчезала и не наклонялась – накренился влево сам самолет. Попутно,  хочу заметить, что в том развороте экипаж заложил тогда левый крен ну ни как не меньше 30 градусов.

 Брата беспокоила боль в ушах, а я ничего, нормально переносил полет и продолжал все с большим интересом смотреть в окно. Высота быстро падала, в окно стало видно, как отклонились вниз закрылки. Я ожидал мощного удара о землю при посадке, однако самолет мягко приземлился и побежал по грунтовой полосе астраханского аэродрома. Тогда в Астрахани не было ВПП с искусственным покрытием, а бетонная полоса появилась где то в 77-78 году, когда я уже работал в Воронеже и летал.

Описывать все дальнейшие подробности первого полета, думаю, смысла нет, я помню почти все, но если обо всем писать – получится несколько страниц. Вряд ли кого заинтересуют мои детские впечатления и переживания. В полете от Астрахани до Сталинграда я уже «отваживался» понемногу выглядывать в окно. В Сталинграде, где была вторая промежуточная посадка, мы никуда от самолета не уходили, и пока шла заправка, я внимательно рассматривал, теперь уже вблизи, практически в упор, эту удивительную машину – самолет, на котором мы летели. Теперь хорошо я рассмотрел «проволоку», которая напугала меня на рассвете. Это была тросовая антенна, и она была протянута от законцовки левой половины стабилизатора к верхней части фюзеляжа в районе кабины экипажа. Меня поразило огромное количество заклепок, множество лючков, торчащие из обшивки в некоторых местах трубки, воздухозаборники, антенны и другие элементы, вовсе мне не понятного назначения. В общем, интерес ко всему увиденному и пережитому в последние часы, пробудился неописуемый.

 Полет на последнем участке от Сталинграда (ныне Волгоград) до Москвы я уже «контролировал» очень внимательно, стараясь не упускать мелочей, хотя чувство страха высоты еще во мне присутствовало. Сейчас трудно сказать, но по моему именно на этом участке полета и возникла во мне трепетная любовь к небу и самолетам, которую я  пронес через всю свою жизнь, и ни разу у меня не появилось и тени сожаления в своем выборе.

В Москве мы садились в аэропорту Быково. Наш самолет заходил на посадку с курсом 280*, со стороны г. Жуковский, где через много лет, летом 2006 года, работая в авиакомпании «ЛИИ им. М.М.Громова», я поставил точку в своей летной карьере. Но тогда, летом 1959 года, еще все было впереди, и я не мог даже представить себе, что вернусь в эту «точку», которая стала для меня сначала стартом, а потом и финишем моей авиационной судьбы. До этого оставалось еще всего-то, 47 (сорок семь!) лет…

    Наш Ил-14 мягко приземлился, погасил скорость, и, свернув вправо, по центральной РД,  подрулил к одноэтажному, приземистому аэровокзалу. Еще раз свернув вправо, самолет стал на стоянку и выключил двигатели. Первый и решающий в моей жизни полет был закончен.

Я обратил внимание – в аэропорту Быково  стояло огромное количество самолетов, - сразу столько я не видел ни в Баку, ни в Астрахани, ни в Сталинграде. Одно слово – столичный аэропорт. Правда, все самолеты были поршневые – Ан-2, Ли-2, Ил-12, Ил-14 и вертолеты.

Мы спускались по трапу, я во все глаза озирался по сторонам, рассматривал самолеты, а их тут, как я уже говорил, было множество. Пройдя через калитку «Выход в город», мы оказались на небольшой площади, от которой шла обычная сельская улица с одноэтажными домами, точнее, избами, за невысокими дощатыми заборами. Насколько помню – наш отец был в этом аэропорту первый раз и кажется, даже спрашивал, как пройти к электричке. Помню, что тогда от привокзальной площади до станции Быково ходил автобус – точно такой же, как на котором мы ехали в аэропорт в Баку – с одной передней дверью, которую открывает шофер.

На остановке был написан интервал  движения – каждые 15 минут. Но то ли автобус только ушел, то ли надо было еще ждать его отправления, то ли кто то сказал, что идти до станции не далеко, – отец торопился, и мы пошли пешком по правой стороне улицы вдоль заборов (ул. Советская). До станции, и правда, оказалось недалеко, вскоре подошла электричка, и мы поехали в Москву. Я все еще находился под впечатлением полета, и у меня даже иногда появлялась мысль – да не приснилось ли мне это? Да нет, все это было наяву! Вот как потрясло мое детское сознание события этого утра!

В последствии, будучи уже вполне состоявшимся взрослым человеком, я иногда задавался вопросом – а как бы сложилась моя жизнь, не будь этого полета? Трудно сказать… Но я убежден в одном, что  все у меня сложилось бы совсем по другому. И я бесконечно благодарен Судьбе  за то, что все произошло именно так, а не иначе.

Воспоминание о первом полете. Часть 2. Первый взлет: рейс Баку-Астрахань-Сталинград-Москва

 Как долго мы сидели у выхода к самолетам, уже и не помню, но вскоре, в связи с продлением задержки вылета (по метеоусловиям, гроза по маршруту или в Астрахани), папа определил нас с братом в детскую комнату немного поспать. Кроватки были маленькие, лежать было неудобно, но от усталости и волнений заснул сразу. Разбудили нас  ночью, спросонья я не мог ничего сообразить и быстро одеться, а папа торопил нас на посадку в самолет. Вот тут я, наконец, проснулся окончательно, и холодок пошел по телу – то ли не доспал, то ли это была ночная прохлада, а скорее всего и то и другое, но самое главное – НАЧАЛОСЬ!

Мы быстро прошли к выходу, где вечером «знакомились» с самолетами, прошли через калитку. Досмотров тогда не было и в помине, и мы сразу подошли к трапу самолета. Самолет стоял на самой ближней от выхода стоянке. Было еще темно, думаю 3-4 часа ночи. Наш самолет был с передним колесом (Ил-14), от него исходил совершенно незнакомый мне запах. Стало страшно, я опять успел спросить у папы «а лететь не страшно?», хотя заранее знал ответ – «нет, не страшно». Насколько помнится – пассажиры уже сидели, мы были последними. В салоне самолета был полумрак, тускло горело дежурное освещение, и вокруг была прямо таки аура незнакомых запахов – таких я еще не встречал никогда.



Мы сели в последнем ряду – папа у прохода слева, рядом с каким то дядькой, я у прохода справа, рядом с братом, который сел у окна. Сейчас я смело могу сказать – наши места были : у папы 9Б, а у нас с братом 9В и 9Г (Ил-14 был 36-ти местным, 9 рядов спаренных кресел по два слева и справа)

Как запускали двигатели – не отложилось в памяти, как то все очень быстро произошло, помню только, когда начали выруливать – справа, в прямоугольном окне, видно было крыло, слабо подсвеченное прожекторами  на стоянках, да проплывавшие под  ним синие маркировочные огни рулежной дорожки. Так же хорошо видна была цепочка ярких белых огней, уходящих вправо, вдаль. Я тогда сразу сообразил – это взлетная полоса. Помню, я успел еще раз спросить у папы «лететь не страшно?», а самолет развернулся вправо и остановился на полосе.

Моторы загудели, как мне показалось, очень громко, самолет мелко задрожал. Наверное, я тоже вместе с ним дрожал. Некоторое время самолет стоял на тормозах, а потом взревел моторами на всю мощь, и устремился вперед. Мне тогда показалось – очень энергичное было ускорение на разбеге, и очень сильный шум от работающих на взлетном режиме двигателей. Во всяком случае, ничего подобного я до этого не испытывал! Спрашивать о чем то папу уже не было времени, я и так все понял сам – мы взлетали!

Белые огоньки замелькали под крылом  все быстрее – чувствовалась стремительно нарастающая скорость, но самое главное – я увидел два розовато-голубых факела пламени, вырывающегося из выхлопных патрубков правого двигателя! Стало страшно, хотя я понимал, что это не пожар, но все же...


 Вдруг прекратились все толчки от разбега и самолет «повис» в воздухе – я почувствовал, что мы неумолимо идем вверх, хотя снаружи было темно и ничего не видно, да я и смотреть наружу не хотел – пламя от двигателей меня пугало. Появилось новое, незнакомое ощущение полета – то слегка вдавливало в кресло, то появлялось чувство «проваливания» вниз, - этакое, легкое ощущение невесомости. Все, в том числе и папа, сидели спокойно, значит все так должно и быть, но я от всех пережитых волнений, бессонной ночи, непривычно сильного шума и этого удивительного чувства полета, быстро заснул, - как «отключился». Думаю, на тот момент мы пролетели не более 3 – 4-х минут, и наверное, только подходили к береговой черте севера Апшеронского полуострова. Вот так и начался мой первый в жизни полет, - событие, которое повлияло на всю мою дальнейшую жизнь, и определило мою судьбу…

Воспоминание о первом полете. Часть 1. День, определивший мой жизненный путь

Знал бы я тогда, как этот день, о котором я пишу, повлияет на всю мою жизнь – запомнил бы дату. Это было в конце июня, может в начале июля, но это и не суть важно. Главное, что этот день был, был летом 1959 года. Я его опишу так, как он сохранился в моей памяти. Мне  исполнилось 10 лет, и мы тогда жили в Баку. Было жарко, самый разгар  бакинского лета. В этот день утром в семье было «озвучено», что возможно, сегодня мы с братом срочно уедем вместе с отцом – пришла телеграмма о плохом самочувствии дедушки. Все планы по проведению отпуска в связи с этим были изменены. Мы с братом всегда с нетерпением ждали поездки на каникулах в деревню к дедушке и бабушке, на Смоленщину. Уж очень нам нравилось путешествовать на поезде.

Однако, в этот раз речь шла не о поездке на поезде, а о полете на самолете до Москвы. Сказать по правде, меня эта новость не сильно радовала, я никогда не летал, и было страшновато – всегда неизвестное пугает. Самолеты меня никогда не интересовали, близко я их не видел. То ли дело – паровозы или трамваи! А о самолетах я только и знал, что в СССР появился новый реактивный лайнер Ту-104, сам неоднократно рассматривал его в журнале «Мурзилка», даже «срисовывал» его через кальку. Там самолет был нарисован на развороте двух страниц. Там же была и большая статья (я ее тогда несколько раз прочитал), как люди мечтали о полетах, затем полетели на воздушном шаре, затем на аэропланах, затем на винтовых самолетах. Все было подкреплено картинками, а заканчивалась эта статья тем, как мальчик с мамой полетел из Москвы в Ленинград  на Ту-104 в гости к деду Кириллу, который «оказался непоседой» и приехал их встречать в аэропорт. Весь полет занял всего 55 минут – это я тоже прекрасно помню. В последствии, я не однократно летал по этому маршруту – из Москвы в Ленинград, и как ни странно, вспоминал этот рассказ из Мурзилки. Однако прошло почти 50 (!) лет, а скорости не изменились, и этот маршрут мы проходили тоже за 55 минут, а то и более.

 

                         

Дома спешно начались сборы в дорогу. Помню необъяснимое волнение, - было от чего волноваться.  Мы с братом вышли немного погулять во двор, но никому из ребят решили о предстоящем полете не говорить. Во дворе мы все сидели на подломанной скамейке, которую вытащили к соснам против третьего подъезда нашего дома, и, усевшись на ней раскачивались, - одна ножка скамейки была сломана. Соседский мальчик с верхнего этажа, Мишка, смеялся и говорил –  «как на самолете летим!». А мы с братом тайком переглядывались и потихоньку посмеивались – знал бы Мишка, что сегодня ночью мы на самом деле полетим на настоящем самолете! Но это был наш секрет. А на душе было все же тревожно…

Как мы добирались до агентства Аэрофлота, откуда отправлялся автобус в аэропорт – я не помню. Зато помню, пока мама разговаривала и давала последние предотъездные напутствия отцу, мы с братом рассматривали стенд с черно-белыми фотографиями за стеклом агентства, на которых были изображены самолеты и интерьеры салона нового по тем временам самолета Ил-18, которые только начали поступать на эксплуатацию в Аэрофлот. Уже вечерело. Вскоре мы поехали на автобусе. Автобус был маленький, с одной передней дверью, которую открывал водитель специальной ручкой – «дистанционно».  Мы сидели впереди, во всяком случае, я хорошо видел шофера, который всю дорогу разговаривал с кем-то на азербайджанском языке и при разговоре часто отпускал руль, разводя в сторону руками.

Аэропорт Бина запомнился как небольшой парк с соснами, кипарисами и кустами, рассеченный асфальтированными аллеями и небольшим, приземистым зданием аэровокзала. Папа сказал, что наш рейс задерживается, и мы прошли по главной аллее к выходу на летное поле, посмотреть на самолеты. Там был небольшой полукруглый «пятачок», на нем было несколько скамеек, и от летного поля его отделяла невысокая ограда с калиткой для выхода пассажиров. Рядом с выходом, справа и слева, хорошо освещенные прожекторами, носом к носу стояли пассажирские самолеты! Я впервые так близко видел большие самолеты. Хотя, это были не такие уж и большие машины - Ли-2 и Ил-14, но впечатление они на меня произвели огромное, особенно, когда запускали двигатели и гудя моторами, выруливали со стоянки. Поздно вечером мы видели как один самолет с 4-мя двигателями часто взлетал и садился – это была аэродромная тренировка на Ил-18, но я тогда ничего этого не знал. Только помню, что рядом с выходом, где мы находились, Ил-18 не было, - только поршневые двухмоторные машины.



Каждый раз, когда заруливал очередной самолет, брат говорил – «Вот на таком мы полетим, на Дугласе!». Но это, конечно были не Дугласы, а наши самолеты, ставшие впоследствии легендами. Помню, я тогда еще обратил внимание, что самолеты, хоть они и были, как мне казалось, похожи друг на друга, отличались тем, что у одних было переднее колесо и четырех лопастные винты, а у других – хвостовое колесо, «задранный» высоко нос и винты с тремя лопастями. (Ил-14 и Ли-2) Затем я стал замечать и некоторые другие отличия, а один раз на стоянку зарулил самолет  с двумя выпуклыми, как у стрекозы глазами, - стеклянными полушариями справа и слева по борту, - сразу за стеклами пилотов. (Это были блистеры, где при необходимости устанавливаются навигационные устройства, или для визуально наблюдения. Вероятно, этот самолет использовался на аэрофотосъемке или других специальных работах )





 В моей детской душе стал пробуждаться определенный интерес, однако преобладало чувство страха – ведь придется на такой «интересной машине» еще и лететь! Я в течении этого вечера уже несколько раз спрашивал у папы – «а не страшно лететь?», и получал ответ «не страшно…», но смутные сомнения меня не оставляли. В тот же вечер я несколько раз обращал внимание на группы людей в синих форменных костюмах с золотыми нашивками на рукавах, тогда же несколько раз услыхал мало понятное слово «экипаж». Один раз экипаж расположился возле выхода на скамейке, с ними была девушка, тоже в форме, и в пилотке, а мужчины были в фуражках. Они громко разговаривали и смеялись. Наверное прилетели на «эстафету», или улетали, дожидаясь своего борта. Такими они и запомнились мне навсегда – уверенными в себе, веселыми и красивыми. Мог ли я тогда представить, что этот вечер станет переломным в моей судьбе, именно отсюда начнется мой полет длинною в Жизнь!

О проходном дворе, "считалочках", играх, конфетах, хлебушке и "украшениях" окон

Мне  было всего шесть лет, и я еще не ходил в школу, но многие эпизоды этого периода детства отчетливо помню до сих пор. Тогда, в середине 50-х годов, наш одесский двор дома 8 по улице Хворостина (ныне ул. Прохоровская) был проходным. Если пройти от подворотни в левый угол двора, то там, рядом с подъездом, был проход к сараям и общественному туалету. Спустившись на пару ступенек и пройдя мимо нескольких сараев, проход «упирался» в общественную уборную. А эта уборная и была своего рода проходом между двумя дворами, - она была «двухсторонняя» и имела выход как в сторону нашего двора, так и во двор дома № 14 по улице Мясоедовской. Этот двор был не в пример больше и просторнее нашего, больше походившего на каменный колодец. Почти все ребята, вроде меня или немного постарше, большей частью гуляли и играли в этом дворе вместе с местной детворой. Влево от туалета шли в два или три ряда невысокие сараи. Бегать там, прятаться или играть в войну – лучше места и не придумать.

Как и всегда в играх, чтобы определить «водящего», были считалочки.
В те годы в нашем дворе наиболее популярными и «ходовыми» были считалочки:
«В нашей маленькой компании
Кто то сильно навонял!
Раз, два, три
Это верно будешь ты!»
      Или:
«Я сидел, читал газету,
Кто то выпустил «ракету»!
Раз, два, три,
Это верно будешь ты!»    
            (В общем то, в обоих считалочках, «тема» была одна и та же…)

На кого выпало «ты!» - должен был водить. Все просто и понятно. Кстати, потом никогда в жизни этих «считалочек» я не слышал, - ни в других городах, ни от своих детей и внуков.

Весьма популярной у ребят игрой тогда была «маялка». Видимо, от слова «маяться». Маялка представляла собой маленький мешочек из куска старого носка или чулка, в котором была зашита горсть семечек (или сухого гороха, фасоли, пшена и т.п.)  Эту маялку ребята по очереди «жонглировали» тыльной стороной стопы ноги, стараясь как можно дольше ее не уронить.

Ребята постарше, школьники, любили играть в «цурки». Я был еще мал, и меня в эту игру не брали, более того, даже отгоняли подальше (во избежание травмы). Правил игры я не знал, но в общих чертах это выглядело так: каждый играющий имел свою биту, сделанную из небольшой доски. Сама «цурка» представляла собой прямоугольный четырехгранный чурбанчик с заостренными, как заточенный карандаш, торцами. На каждой боковой грани «цурки» была вырезана насечка, - с одной стороны одна, на другой две, на третьей три, а на четвертой в виде буквы Х.  Цурка ложилась на ровном месте, потом играющий легонько бил ребром своей биты по заточенному концу. Цурка, кувыркаясь, взлетала. Вот в этот момент ее и надлежало на лету со всей силой ударить плоской частью биты. Цурка как пуля летела вперед. Затем смотрели, какой гранью она легла к верху. Затем бил другой игрок. Эта игра и в самом деле была довольно опасной, не редки были случаи травм, можно было даже глаза лишиться.

В те годы люди в стране жили дружно, можно сказать – одной семьей. Но, бедновато… Время было тяжелое, продуктов не хватало. У продуктовых магазинов вечно собирались очереди. Нормы отпуска продуктов были ограничены, - столько то «в руки». Из за этого часто родители вынуждены были «ставить» с собой в очередь и детей. Помню, таким способом неоднократно покупался сахар рафинад в высоких и узких ( шириной на 4 куска) коробках сине-белого цвета, - коробка на «душу». А вот двери квартир в течении дня у всех были открыты, можно было свободно заходить к соседям.  Двери закрывались только на ночь. Такого уродства, как железные двери, глазки, решетки, тамбуры, домофоны и прочее – не было и в помине. Думаю, если бы тогда кто ни будь сказал, что наступят такие времена, как стало сейчас – то такого человека посчитали бы сумасшедшим фантазером.

Сладостей и угощений, таких которые сейчас можно купить в любом магазине или ларьке, тогда не было. Однако, это ни сколько не отражалось на нашем счастливом детстве. Нам хватало и простеньких конфет («подушечки», «театральные», «собачья радость», «кис-кис» и другие), было и  много фруктов. Причем – не отравленных химией, как сейчас.

Мне запомнился мальчишка, немного старше меня,  из двора 14 дома, - его, кажется, звали Фима.  Он частенько появлялся во дворе с бутербродом в руке. Это был (как он называл)  или «хлебушек с халвичкой», или «хлебушек с хамсичкой». Такой «бутерброд» представлял собой кусок серого хлеба, который был посыпан крошкой халвы, или хлеб, на котором лежало насколько выпотрошенных килек пряного посола. Отсюда и название «бутерброда».  Фима иногда угощал или делился своим «хлебушком». Но, самым популярным «угощением» у ребят, конечно же были жаренные семечки и вареная кукуруза (семачки и пшенка, - как говорили в Одессе)  Семечки можно было купить практически на любом углу, более того, многие дети знали даже некоторые адреса в близлежащих дворах, где всегда и в любое время можно было «взять» только что пожаренные, еще горячие, семечки.

Незадолго до наступления Нового года, в Одессе многие люди украшали окна своих жилых комнат. «Украшение» представляло собой вату, в изобилии проложенную в межоконном пространстве. Она, видимо, изображала снежные сугробы. На эту вату выкладывались несколько  елочных игрушек. Часто вата накрывалась куском белой ткани, что было более эстетично.  Иногда эти «сугробы» посыпались разноцветными стеклышками от битых елочных игрушек и мелко нарезанной серебристой фольгой. А иной раз, все вышеперечисленное, сочеталось вместе. Бывало, сбоку, так же между стеклами, на эту вату пристраивали и нарядно украшенных фольгой небольших кукол.

Эпизод в одесском трамвае в 1962 году, - о кондукторше и моряке

В дополнение к теме одесского трамвая, хочу вспомнить один «интересный» эпизод. Такое могло произойти только в одесском трамвае.
Можно было бы, конечно, этот случай  и не упоминать.  Но, сейчас наступили такие времена, что все то, что раньше считалось постыдным или неприличным,  сегодня является самой злободневной и «желанной» темой.

Итак, летом 1962 года, возвращаюсь я с утреннего детского сеанса кино из кинотеатра «Зiрка». Я посмотрел тогда только что вышедшую на экраны страны кинокомедию «Полосатый рейс». Сажусь на трамвай маршрута №4 (Ланжерон-Застава) на остановке «ул. Советской армии» (Преображенская). Ехать мне надо до Мясоедовской (ост. Шолом Алейхема) всего то  три остановки. Захожу я в задний, прицепной, вагон. Время около одиннадцати часов утра, вагон полупустой. День был будний, в те годы основная часть населения во всех городах и селах СССР в это время была на работе. Сразу оплачиваю кондукторше 3 копейки за проезд и сажусь на свободное место, как раз недалеко от нее. Сижу я «спиной» по направлению движения, у открытого окна, лицом к задней площадке вагона и к кондукторше. Был жаркий день, все окна по правому борту вагона были открыты (сдвинуты вверх) И наблюдаю такую «картину маслом»:

Над сидящей на своем рабочем месте кондукторшей, - молодой, симпатичной и пышногрудой девушкой в легком, летнем сарафане, склонился молодой «морячок». Возможно, это был курсант мореходного училища, возможно просто матрос торгового флота (я тогда не разбирался в знаках различия, но то, что это был не военный моряк – это точно) Хоть мне тогда было всего 13 лет, я сразу «определил», что морячок был немного выпившим.  И вел он себя довольно непринужденно. Это понимал даже я. Он, наклонившись над кондукторшей, и чуть ли не заглядывая ей в едва прикрытые сарафаном пышные груди, ухмыляясь, в пол голоса что то ей говорил. Ну, если сказать проще, - приставал. Она несколько раз слегка его отталкивала от себя и раздраженно говорила: - « Ой, только не надо на меня дышать! Потеряйся так, шоб я тебя уже долго искала и не нашла! Надоел...»

 А морячок продолжает нагибаться к ней и «шептать» ей какие то пошлости.  Следующая остановка моя, вагон медленно тащится по тенистой и довольно узкой, мощеной булыжником улице. Справа тротуар и жилые дома, слева – утопающий в тени деревьев сквер им. Хворостина. Людей на тротуаре не видно. Где то здесь, на середине пути между остановками, морячок, прямо на ходу, решил «выйти».  Он прекратил свою болтовню, безнадежно махнул рукой, и пробормотал : «…ну ладно, тогда я пошел!», развернулся и встал на подножку задней двери вагона. Задняя дверь вагона была «классическая» для старого трамвая – открытая дверь, по ее бокам два деревянных поручня, и подножка.  Кондукторша облегченно вздохнула и удобнее уселась на своем рабочем месте, на боковой лавочке спиной к открытому окну.

Морячок, стоя на подножке, и собираясь уже выходить, оглядывался по сторонам – нет ли рядом автомобилей, чтобы ненароком не попасть под колеса. И тут он заметил, что в открытом окне, рядом с задней дверью, видна часть спины и правое плечо кондукторши, к которой он приставал, и при этом очень близко от него. Не долго думая морячок, стоя одной ногой на подножке и держась левой рукой за передний поручень, наклонился снаружи вагона вперед.

 Его ухмыляющаяся физиономия появилась снаружи буквально в нескольких сантиметрах от плеча девушки. Кондукторша этого не видела. Решительным движением морячок «запустил» свою правую руку через ее плечо прямо под сарафан и всей «пятерней» ухватил ее за правую грудь… От неожиданности кондукторша взвизгнула и попыталась вырваться. Да куда там! Морячок ухватился крепко, правой рукой он практически висел снаружи вагона, и «шарил» в грудях, прижимая кондукторшу спиной к проему открытого окна, - не давая вырваться. Сарафан  расстегнулся, грудь вывалилась наружу…

Через несколько мгновений кондукторша все же пришла в себя, и умудрилась таки вырваться из под руки наглого моряка, при этом наружу вывалилась и левая грудь. Кондукторша вскочила с сидения, быстро поправила груди, застегнула сарафан и бросилась к задней двери. А морячок, уже стоя на тротуаре, ухмылялся и махал вслед трамваю рукой «пока, пока…». Оскорбленная кондукторша, наполовину высунувшись из двери заднего вагона и держась за поручни, громко кричала стоящему на тротуаре смеющемуся морячку проклятия. Это надо было слышать! Такого не прочтешь ни в одной книге и не услышишь ни в одном анекдоте. Запомнились  некоторые фразы – «Шоб ты скис!!!»,  «Шоб ты уже, б…ь, плевался своими зубами!!!», «Шоб ты уже потонул на своей галоше и кормил бычков у Черном море!!!», и еще много чего… И кричала она ему до тех пор, пока вагон, подвернув вправо, не выехал на улицу Хворостина и морячок исчез за углом.

Об одесском детском трамвае, о старых трамвайных вагонах и о первозданном фуникулере

В те же годы в Одессе существовал еще и детский трамвай. Это было некое подобие детской железной дороги, которые в советские времена создавались тогда в некоторых крупных городах. В Википедии написано, что этот трамвай просуществовал с 1956 по 1960 год. Это не совсем так, я дважды катался на этом трамвае в 1962 году. Тогда это был, скорее всего, своего рода детский аттракцион. Линия этого трамвая была узкоколейной и располагалась в парке им. Шевченко, в зарослях акаций. Часть пути шла вдоль каменного забора, за которым проходил последний, перед кольцом, участок линии трамвая маршрутов №4 и №28. Сейчас эта улица называется Лидерсовский бульвар.

На всех одесских трамваях снаружи, над кабиной вагоновожатого, сверху, помимо указателя маршрута и номера линии, были  две цветные лампочки. Они были на разных маршрутах разного цвета. «Знающие люди» из моего детского окружения, говорили, что каждый маршрут обозначен своим цветом, - для удобства определения его издалека в темное  время суток.         

Нечто подобное было и на автобусах «ЗиС». Там, сверху над кабиной шофера, были установлены три цветных плафона. И светились они тоже разным цветом, и в различных сочетаниях. И тоже, похоже, для определения маршрута в темное время. Может, конечно, это было и не для этого, но все равно было очень красиво, всем детям  эта «иллюминация» очень нравилась.

На некоторых трамвайных маршрутах, в частности — на 21  (Тираспольская-Застава)   ходили вполне для того времени современные и комфортабельные вагоны. В них были мягкие сидения, по правому борту одинарные, по левому борту двойные. Это были вагоны типа МТВ-82. Вагоны такого типа в те годы можно было встретить во многих крупных городах.

Очень интересные вагоны ходили в те годы на маршруте 18, от Куликова поля на Большой Фонтан. Они были длинные, четырехосные, и входные двери у них были не только впереди и сзади, но и в середине вагона. Эти вагоны были гораздо вместительнее, чем обычные трамваи. Прицепные вагоны были такие же длинные и четырехосные, а иногда встречались прицепные вагоны открытые! Ничего подобного, кроме Одессы, я тогда нигде не встречал. Боковые стенки такого вагона были сделаны в виде решетки, окон тоже не было.  Крыша, конечно была. Какое же это было удовольствие прокатиться на таком вагоне в жаркий летний день! Мне посчастливилось проехать на таком вагоне несколько раз. Большое спасибо сайту «Одесса на колесах», который хранит   историю одесского трамвая, - и информацию, и фотографии. Эти фотографии я и прилагаю к воспоминаниям детства.

Нельзя не вспомнить и еще одну «рельсовую» достопримечательность Одессы — фуникулер. Он был создан, как пишут историки, в 1902 году, и просуществовал до 1969 года. В те годы, которые я упоминаю, он работал в своем первозданном виде. Это была действительно историческая реликвия. На нем очень любили ездить дети и гости города. Проезд стоил 2 копейки, вагончики были красно-желтого цвета, - как и трамваи. Сам вагончик был наклонный в виде параллелограмма, и состоял из трех «купе» с деревянными скамейками. Эти купе были расположены «ступеньками», спереди и сзади вагончика были сделаны небольшие узкие площадки - «балкончики». На ограждении «балкончика» находились ручки механического тормоза. Сейчас уже не помню — ездил ли кто нибудь из персонала на  балкончике... Двери вагона были соединены между собой и откатывались по направляющим сразу все вместе. Открывали и закрывали двери  контролеры на перроне. Перроны были сделаны  в виде ступеней, и четко стыковались с уровнями входных дверей вагонов. Вагонов было два, ходили  они одновременно по «маятниковой» схеме — один вверх, другой вниз, и расходились на середине пути. Где то там же, в месте разъезда, был мостик над линией фуникулера. Он был огорожен сетчатым ограждением. Мне было всегда интересно не только прокатиться на фуникулере, но и постоять на мосту и посмотреть весь «процесс» движения вагонов. Очень красивыми и оригинальными были и станции фуникулера. Особенно мне нравилась верхняя станция, на бульваре. От станций, вагонов и самой линии фуникулера исходил какой то особый, неповторимый запах ( это был запах смазки тросов, роликов и пропитки шпал),  и его я помню до сих пор. Запах детства ...

Об одесском узкоколейном трамвае, кондукторше, "23-й не трамвай"...

Основным видом общественного транспорта в Одессе, и в  50-е и 60-е годы, вне всяких сомнений, был трамвай. Были, конечно, автобус и троллейбус, но больше всего маршрутов были трамвайных. Одесский трамвай —  это   особое явление. О нем можно  найти много упоминаний и в литературе, и в интернете. Так же существует очень много анекдотов связанных именно с одесским трамваем. Я же пишу о том, что запомнилось мне. С  раннего детства, - с тех пор, как помню себя, я любил «рельсовый» транспорт. Это, в первую очередь, была, конечно, железная дорога. Но, пока не о ней.

Сейчас разговор о трамвае, об одесском трамвае. Трамвай мне так же был  интересен с самого раннего детства. В Одессе мне особенно нравились  узкоколейные маршруты.  Я «захватил» узкоколейные трамваи 1, 5,17, 23, 28 и 30 маршрутов. Вагоны на этих маршрутах были тоже узкие, под стать колее, и если «моторный» передний вагон  был еще более-менее большой и высокий (в моем понятии), то задний прицепной вагончик был какой то «игрушечный».

Постепенно, с годами, узкую колею в городе переделывали на нормальную. Так в начале 60-х годов 5 и 28 маршруты стали уже «ходить» по широкой колее, а 17 маршрут от Куликова поля (тогда Пл. Октябрьской революции) до Аркадии отменили вообще. В Аркадию и стал как раз ходить 5 маршрут. Дольше всех продержались узкоколейные трамваи 1 и 23 маршрутов. Молодое поколение одесситов тогда уже с юмором относилось к этим узкоколейным трамвайным маршрутам.  Помнится, в середине 60-х годов в народе ходили даже поговорки «Курица - не птица, 23-й — не трамвай» или  « 23-й — не трамвай, Черноморец — не команда». Были и еще поговорки, связанные с 23-м маршрутом трамвая, но мне не хочется в воспоминаниях обижать прекрасную половину человечества.

Во всех одесских трамваях того времени в каждом вагоне находился кондуктор. Даже, если точнее сказать «по- одесски», - кондукторша. Не помню ни одного случая, чтобы кондуктором в трамвае был мужчина. На шее кондукторши висела сумка, сбоку на ремешке сумки крепился рулон с билетами. Проезд на трамвае стоил 3 копейки. Место кондуктора было справа по ходу вагона, рядом с задней дверью. Кондукторши продавали билеты, объявляли остановки. На многих старых типах вагонов кондукторша еще и открывала и закрывала двери вагона. Как правило, это была передняя дверь прицепного вагона. Для этого на ее «рабочем» месте устанавливался пневмокран, на котором была затертая рукой до зеркального блеска металлическая плоская рукоятка. При повороте ее на 90 градусов раздавалось характерное шипение воздуха, и створки двери (о, чудо!) с грохотом открывались (или закрывались).



 У кондукторов обоих вагонов была «дистанционная связь» с вагоновожатым. Это был тросик (или проволока), протянутый по правому борту вагона под потолком и связанный с колокольчиком в кабине вожатого. На рабочем месте кондуктора к этому тросику иногда даже крепилась небольшая ручка на ремешке.  Дернув за нее , вожатому передавалась  информация, что «можно ехать». Возможно, что многократным подергиванием подавалась «команда» об экстренной остановке. Точно не знаю, но предполагаю, что так.  Неоднократно я наблюдал, как в момент, когда кондукторша отходила от своего места или отвлекалась разговором с пассажирами, молодые балбесы исподтишка дергали за тросик . Один раз даже трамвай остановился... Эх, какой же отборный одесский речитатив тогда я услышал от кондукторши!

Но, помимо продажи билетов, объявления остановок и всего прочего, многие кондукторши были своего рода «справочным бюро» или «экскурсоводом» по городу. Они выдавали людям всю интересующую их информацию, объясняли как и на чем им добраться до нужного места. Так же, от кондукторши, можно было услышать все самые свежие городские новости. Частенько пассажиры, как правило преклонного возраста,  вели с кондуктором различные разговоры «за жизнь». Сейчас таких отношений между людьми нет и в помине. С  введением в вагонах касс и компостеров  и с уходом  кондукторов, а так же  заменой старых трамваев на новые, ушла в Историю целая эпоха...