Вскоре в коридоре послышался шум, захлопали двери, слышались разговоры,
которые все время прерывались громким, заразительным смехом, причем,
смеялись практически все. С работы приехала бригада воронежских
доработчиков…
Я представился старшему, передал ему необходимые бумаги, сказал, что привез из Воронежа агрегаты. Приняли меня хорошо, расспросили, что и как, рассказали местный режим, - завтрак, отъезд и прочие порядки, предложили на выбор место в разных комнатах. Я выбрал комнату, а они все были 4-х местные, где жил один парень, а два других места были свободными. С первого же дня надо мной взяли «шефство» хоть и молодые, но опытные ребята. Я не буду озвучивать их фамилии, но помню их всех до сих пор. Таких людей забыть нельзя. Это действительно были Мастера своего дела, у них было чему поучиться. Кстати, по прошествии более тридцати лет, незадолго до ухода на пенсию, я ехал из Воронежа в Москву на поезде. В одном купе моим попутчиком оказался доработчик цеха 17. Мы с ним разговорились… И большинство тех специалистов, с кем мне довелось немного поработать тогда, в 1971 году, известны и молодому поколению. Причем, известны с лучшей стороны, как легенды воронежского авиазавода.
Я не знаю, какое обслуживание, профилактику и бюллетени проходит в наши дни весь зарубежный авиационный хлам, который заполонил сейчас нашу авиацию. Это не моя «тема», но догадываюсь. А в те годы на всех советских самолетах, - что военных, что гражданских, помимо повседневного технического обслуживания, постоянно работали бригады специалистов заводов - изготовителей. За самолетами и двигателями велся неусыпный контроль на всем протяжении его эксплуатации. Усиливались или менялись узлы и агрегаты, на которых отмечались повторяющиеся дефекты, постоянно проводились осмотры и диагностика наиболее нагруженных и ответственных узлов и деталей самолета и двигателей, устанавливалось новое оборудование и приборы. Устаревшие морально приборы или агрегаты – менялись на более современные и надежные. Вносились изменения и дополнения в Руководство по летной и технической эксплуатации. Государство не жалело сил средств и делало все, чтобы повышать надежность авиационной техники и безопасности полетов. Для этого в каждом авиационном подразделении находились и работали бригады доработчиков. Они, как раз и выполняли все эти работы, осмотры и бюллетени на продукции своего завода.
С первых дней своей работы в Омске, я чувствовал себя здесь «своим», помощь оказывали мне все – я имею в виду методическую, конечно. Для начала я выполнял бюллетени не сильно сложные, правда, и не очень хорошо оплачиваемые. Но я особо и не рвался, потому что выполнять сложные работы – это надо много чего знать и уметь. Как начинающему мне «доверили» менять клапаны централизованной заправки в фюзеляжных баках. В передний бак можно было проникнуть через люк в нише передней стойки шасси, затем отворачивалось огромное количество болтов в прямоугольном прорезиненном фланце бака – и передо мной был виден поплавковый клапан. Этот клапан по принципу работы – сродни клапану в сливном бачке для унитаза. Старый клапан, с дюралевым рычагом поплавка, снимался. А на его место ставился доработанный, со стальным фигурным рычагом поплавка.
На двух самолетах я обнаружил уже сломанные рычаги, а поплавки валялся в баке, так что не зря их меняли, - слабоваты оказались дюралевые рычаги. А вот что касается замены такого же поплавка в среднем фюзеляжном баке под каналами воздухозаборников, – то здесь возиться надо было больше. Сначала приходилось открывать технический люк под фюзеляжем, где то напротив основных стоек шасси – а это несколько десятков «крестовых» винтов, затем обнажался такой же прорезиненный фланец бака, как и переднего. Этот бак я размонтировал, затем через него надо было проникнуть в следующий бак. И только проникнув туда, я добирался до нужного мне поплавкового клапана. После замены – все монтировалось в обратном порядке. Этот бюллетень предполагал с учетом просушивания бака от остатков топлива и проветривания, кажется, три дня работы. Не лучшая работа, но я быстро освоился, и все шло нормально.
Самолет, на котором выполнялись доработки, закатывался в ангар, так что от холода мы не страдали, а была уже середина октября, вскоре и снег выпал. В ангаре стоял один самолет, весь «облепленный» стремянками и опутанный проводами переносок, а так же шлангами со сжатым воздухом, от которого работали пневмодрели и пневмомолотки. Под крылом работали две или три женщины «герметчицы», тоже воронежские. Они разводили специальный герметик и обрабатывали необходимые места после монтажа проводки или демонтажа агрегатов. На самолете Ту-128 тогда шел большой объем работ. Большая часть бригады работала в кабинах экипажа, рядом с кабинами на стремянках и на передних лонжеронах крыльев, - носки крыльев были сняты. На стенках передних лонжеронов тянули электропроводку, ставили какие то датчики. Там в основном работали электрики. Вскоре к ним присоединился и приехавший Гена-американец. Когда вентилировали «мои баки», я залазил на крыло и помогал ребятам устранять негерметичность некоторых головок болтов на верхних панелях баков-кессонов.
На Ту-128, чтобы добраться до двигателей, необходимо было расстыковать соединения средней и задней части фюзеляжа, и самолет «разделялся» на две части. Под хвостовую часть фюзеляжа подкатывалась специальная платформа на 4-х колесах с ложементами и креплениями. На этой платформе потом отвозили в сторону почти половину самолета. Так и стояли две половины самолета в ангаре, - передняя, «куцая», на своем «родном» шасси, а задняя – на платформе. Передняя часть самолета заканчивалась по задней кромке крыла, зато из переднего «обрубка» фюзеляжа торчали наполовину оба двигателя самолета. К ним был свободный доступ. Там, как раз, и крутились «штабс-капитан» и «обер лейтенант» со своими приборами. Насколько помнится, помимо замены некоторых агрегатов, они занимались эндоскопической диагностикой камер сгорания, дисков и лопаток турбин. Их работа все время сопровождалась матом и взрывами смеха. Насчет шуток и смеха, и наши ребята тоже не отставали.
Кстати, никогда в жизни я больше не работал в коллективах, где так часто, заразительно и громко смеялись! Причем везде, - и на работе, и в быту. Гостиницу, в которой мы жили, воронежцы окрестили «Бухенвальд», и об этом знали все в округе. На адрес этой гостиницы довольно часто приходили письма или открытки от друзей-доработчиков из Воронежа или других «точек», где сидели воронежские бригады. И, как правило, письма и открытки зачитывались всей бригаде вслух, часто с комментариями. Хохот стоял на весь Бухенвальд… И адрес на конверте так и указывался: Омск-24, «Бухенвальд», и фамилия адресата. И ведь письма доходили! Не поверил бы, что такое возможно, но сам тому свидетель! А наших ребят на местной почте Омск-24, хорошо знали все работники почты. Знали они и то, что мы живем в «Бухенвальде», поэтому и письма доходили. Часто наши ребята, когда «поиздержались» в финансовом отношении, с этой почты слали в бухгалтерию цеха телеграммы, а за отсутствием лишних денег, с очень лаконичным текстом : Целую 100 (и фамилию). И, самое смешное, – указанную сумму присылали телеграфом на следующий день! Иногда тексты были более объемны, как, например, телеграмма, которую при мне отправил ветеран цеха Иван Иванович Меркулов: – «Иду ко дну глубина 200 целую Меркулов». И на следующий день Иван Иванович получил телеграфный перевод на 200 рублей…
Знали «воронежских» и во всех ближайших магазинах, так как по вечерам многие наши туда захаживали, - купить что ни будь закусить. Очень большим «спросом» на закуску пользовалась, как ее называли наши ребята, «мясо хАмсы» (т.е. соленая килька). Был случай, когда в канун выходного дня, кто то из доработчиков купил две бутылкик водки, а к ним 100 грамм «мяса хАмсы», - за 3(!) копейки! На большее, видимо, денег не хватало. К сведению, - килограмм кильки в те годы стоил 30 копеек. От таких «закупок» и продавцы в магазине «угорали» от смеха.
А чего стоила планерка, когда в Омск прилетели для подписания документации по выполненным работам, начальник цеха и старший инженер. Тогда в начале дня нас всех собрали в подсобном помещении на аэродроме, где хранились агрегаты, инструмент и документация, и провели расширенную планерку. В конце планерки Кудрявцев спрашивает, а как, мол, вы проводите свободное время? За всех отвечал один наш уважаемый ветеран. Вот почти дословный диалог:
- Как вы проводите свободное время? Хоть какая то культурная программа выполняется, - походы в театр, на концерты, в кино?
- А как же, конечно выполняется! Все время ходим в кино или театры!
- Небось, редко ходите, а?
- Да что Вы, очень даже часто…
- Ну и как, к примеру, часто?
- Да очень часто, в месяц, а то и в два месяца раз! (хохот, смеются все, и начальники тоже)
- А как у вас с «этим» делом, небось, в свободное время выпиваете?
Только не надо мне говорить, что вообще не выпиваете, все равно
не поверю!
- Да никто и не собирается Вас обманывать, конечно иногда бывает, чего уж тут скрывать… Но редко, очень редко!
- Редко? А это как – редко?
- Ну, как, как? Только утром, а потом а-а-а-а-а-ж вечером! (снова взрыв смеха, - разумеется, это была шутка)
Однако, прямо в этот же день эти слова подкрепились «делом». У нас в бригаде был такой тихий, и скромный мужичок лет 45 - Миша П. Жил он один, в соседнем с Бухенвальдом, доме. Снимал квартиру у одинокой женщины, медсестры. Надо полагать – жил гражданским браком. А в тот день должен был состояться международный футбольный матч с участием сборной СССР. В Бухенвальде телевизора не было, а наши начальники остались в Омске ночевать. Они должны были вылетать дальше по другим точкам только завтра утром. И вот, когда мы вечером ехали на выделенной нам военной машине «Урал» в часть, на ужин, они все сокрушались – где же посмотреть матч. Мишу тогда никто за язык не тянул, он сам предложил: – «Да приходите ко мне домой, я живу в соседнем доме, вместе и посмотрим футбол…» Начальник цеха и старший инженер сначала отказывались, - неудобно, мол, что хозяйка скажет и т.п. А Миша говорит: – «Она работает медсестрой, и сегодня дежурит в больнице, придет только утром, так что не стесняйтесь, приходите...»
Когда после ужина мы все вышли из столовой и шли к Бухенвальду, Миша еще раз напомнил и показал на соседний подъезд двухэтажного дома: – «Вот здесь я и живу, на втором этаже, квартира 4».
До начала матча осталось 15 минут, и наши начальники решили забежать в гостиницу переодеться. А Мише говорят, - включай, мол, телевизор, пусть «разогревается», мы умоемся и переоденемся, минут через 10 придем.
Они и правда, быстро умылись, переоделись и убежали к Мише в гости. А я тогда, помнится, взял у кого то брошюру «Подвиг» с рассказом «Господин Никто», устроился на постели поудобнее, включил настольную лампу и начал читать. Вдруг слышу – в коридоре голоса наших начальников, они что то громко, с негодованием рассказывают и возмущаются. Временами разговор прерывается громкими взрывами смеха… Все доработчики вышли из комнат в коридор, и слушают возмущенный рассказ Кудрявцева:
- Мы же только переоделись, - ну, сколько прошло времени? Ну, минут 5-10, не больше! Заходим в соседний подъезд, поднимаемся на второй этаж, звоним в квартиру 4. Ни какой реакции, ни кто не подходит к дверям, хотя звонок работает, мы его слышим. Может, что то мы перепутали? Да нет, вроде, он сам нам показал на этот подъезд. Звоним снова несколько раз – слышим шаркающие шаги. Дверь открывается – на пороге стоит наш Миша – Боже мой, но в каком виде! Босой, в одних трусах, пьяный «в хлам», его трудно узнать!!! Стоит в дверях, прищурился, смотрит на нас и не узнает!!! Да когда же он успел?!! Ведь мы расстались всего 10 минут назад! Но это что! Он смотрел на нас, смотрел, а потом мне, на «ты», и говорит : - « Эй ты, дай свою руку – на тебе мой …!»
Как же мы все тогда хохотали! До слез, представляя эту картину в лицах…
Ну, а утром наступила «развязка»… Миша перед руководством цеха извинялся, просил прощения, говорил, что не рассчитал силы, - ведь хотел немного, для «настроения», выпить перед матчем, - так как при начальниках стеснялся… А в результате, - не рассчитал силы…
Когда утром мы ехали в тентовой машине на аэродром (начальников с нами уже не было) – хохот стоял такой, что тяжелый грузовик «Урал» раскачивался, а люди на тротуарах провожали машину удивленными взглядами. Миша сидел как побитая собака, но тоже смеялся со всеми. В этот день даже работа как то не заладилась, – состояние у всей бригады было близкое к истерике. Вот такая это публика – доработчики…
Я не буду упоминать других случаев, о которых в ОЭРе ходили целые легенды. Некоторые еще помню, - это и как тайком красили ночью купола и кресты местной церкви самолетной «серебрянкой» в Барановичах, - вступив в «сговор» с Батюшкой. И как в отсутствии хозяина частного дома в городке Кедайняй (Литва), доработчик, который у него жил, тайком водил хозяйского бычка на случки в соседнюю деревню. А возвращаясь домой пьяный, упал на улице, возле проходной в воинскую часть, намертво держа веревку с привязанным за кольцо в носу, бычка, и многое другое…
В последствии, когда я уже перешел работать в летный отряд, с некоторыми ребятами из «омской» бригады я иногда виделся. И, хоть я и проработал с ними всего полтора месяца, а яркие и добрые воспоминания о том времени и том коллективе, остались у меня на всю жизнь.
Я представился старшему, передал ему необходимые бумаги, сказал, что привез из Воронежа агрегаты. Приняли меня хорошо, расспросили, что и как, рассказали местный режим, - завтрак, отъезд и прочие порядки, предложили на выбор место в разных комнатах. Я выбрал комнату, а они все были 4-х местные, где жил один парень, а два других места были свободными. С первого же дня надо мной взяли «шефство» хоть и молодые, но опытные ребята. Я не буду озвучивать их фамилии, но помню их всех до сих пор. Таких людей забыть нельзя. Это действительно были Мастера своего дела, у них было чему поучиться. Кстати, по прошествии более тридцати лет, незадолго до ухода на пенсию, я ехал из Воронежа в Москву на поезде. В одном купе моим попутчиком оказался доработчик цеха 17. Мы с ним разговорились… И большинство тех специалистов, с кем мне довелось немного поработать тогда, в 1971 году, известны и молодому поколению. Причем, известны с лучшей стороны, как легенды воронежского авиазавода.
Я не знаю, какое обслуживание, профилактику и бюллетени проходит в наши дни весь зарубежный авиационный хлам, который заполонил сейчас нашу авиацию. Это не моя «тема», но догадываюсь. А в те годы на всех советских самолетах, - что военных, что гражданских, помимо повседневного технического обслуживания, постоянно работали бригады специалистов заводов - изготовителей. За самолетами и двигателями велся неусыпный контроль на всем протяжении его эксплуатации. Усиливались или менялись узлы и агрегаты, на которых отмечались повторяющиеся дефекты, постоянно проводились осмотры и диагностика наиболее нагруженных и ответственных узлов и деталей самолета и двигателей, устанавливалось новое оборудование и приборы. Устаревшие морально приборы или агрегаты – менялись на более современные и надежные. Вносились изменения и дополнения в Руководство по летной и технической эксплуатации. Государство не жалело сил средств и делало все, чтобы повышать надежность авиационной техники и безопасности полетов. Для этого в каждом авиационном подразделении находились и работали бригады доработчиков. Они, как раз и выполняли все эти работы, осмотры и бюллетени на продукции своего завода.
С первых дней своей работы в Омске, я чувствовал себя здесь «своим», помощь оказывали мне все – я имею в виду методическую, конечно. Для начала я выполнял бюллетени не сильно сложные, правда, и не очень хорошо оплачиваемые. Но я особо и не рвался, потому что выполнять сложные работы – это надо много чего знать и уметь. Как начинающему мне «доверили» менять клапаны централизованной заправки в фюзеляжных баках. В передний бак можно было проникнуть через люк в нише передней стойки шасси, затем отворачивалось огромное количество болтов в прямоугольном прорезиненном фланце бака – и передо мной был виден поплавковый клапан. Этот клапан по принципу работы – сродни клапану в сливном бачке для унитаза. Старый клапан, с дюралевым рычагом поплавка, снимался. А на его место ставился доработанный, со стальным фигурным рычагом поплавка.
На двух самолетах я обнаружил уже сломанные рычаги, а поплавки валялся в баке, так что не зря их меняли, - слабоваты оказались дюралевые рычаги. А вот что касается замены такого же поплавка в среднем фюзеляжном баке под каналами воздухозаборников, – то здесь возиться надо было больше. Сначала приходилось открывать технический люк под фюзеляжем, где то напротив основных стоек шасси – а это несколько десятков «крестовых» винтов, затем обнажался такой же прорезиненный фланец бака, как и переднего. Этот бак я размонтировал, затем через него надо было проникнуть в следующий бак. И только проникнув туда, я добирался до нужного мне поплавкового клапана. После замены – все монтировалось в обратном порядке. Этот бюллетень предполагал с учетом просушивания бака от остатков топлива и проветривания, кажется, три дня работы. Не лучшая работа, но я быстро освоился, и все шло нормально.
Самолет, на котором выполнялись доработки, закатывался в ангар, так что от холода мы не страдали, а была уже середина октября, вскоре и снег выпал. В ангаре стоял один самолет, весь «облепленный» стремянками и опутанный проводами переносок, а так же шлангами со сжатым воздухом, от которого работали пневмодрели и пневмомолотки. Под крылом работали две или три женщины «герметчицы», тоже воронежские. Они разводили специальный герметик и обрабатывали необходимые места после монтажа проводки или демонтажа агрегатов. На самолете Ту-128 тогда шел большой объем работ. Большая часть бригады работала в кабинах экипажа, рядом с кабинами на стремянках и на передних лонжеронах крыльев, - носки крыльев были сняты. На стенках передних лонжеронов тянули электропроводку, ставили какие то датчики. Там в основном работали электрики. Вскоре к ним присоединился и приехавший Гена-американец. Когда вентилировали «мои баки», я залазил на крыло и помогал ребятам устранять негерметичность некоторых головок болтов на верхних панелях баков-кессонов.
На Ту-128, чтобы добраться до двигателей, необходимо было расстыковать соединения средней и задней части фюзеляжа, и самолет «разделялся» на две части. Под хвостовую часть фюзеляжа подкатывалась специальная платформа на 4-х колесах с ложементами и креплениями. На этой платформе потом отвозили в сторону почти половину самолета. Так и стояли две половины самолета в ангаре, - передняя, «куцая», на своем «родном» шасси, а задняя – на платформе. Передняя часть самолета заканчивалась по задней кромке крыла, зато из переднего «обрубка» фюзеляжа торчали наполовину оба двигателя самолета. К ним был свободный доступ. Там, как раз, и крутились «штабс-капитан» и «обер лейтенант» со своими приборами. Насколько помнится, помимо замены некоторых агрегатов, они занимались эндоскопической диагностикой камер сгорания, дисков и лопаток турбин. Их работа все время сопровождалась матом и взрывами смеха. Насчет шуток и смеха, и наши ребята тоже не отставали.
Кстати, никогда в жизни я больше не работал в коллективах, где так часто, заразительно и громко смеялись! Причем везде, - и на работе, и в быту. Гостиницу, в которой мы жили, воронежцы окрестили «Бухенвальд», и об этом знали все в округе. На адрес этой гостиницы довольно часто приходили письма или открытки от друзей-доработчиков из Воронежа или других «точек», где сидели воронежские бригады. И, как правило, письма и открытки зачитывались всей бригаде вслух, часто с комментариями. Хохот стоял на весь Бухенвальд… И адрес на конверте так и указывался: Омск-24, «Бухенвальд», и фамилия адресата. И ведь письма доходили! Не поверил бы, что такое возможно, но сам тому свидетель! А наших ребят на местной почте Омск-24, хорошо знали все работники почты. Знали они и то, что мы живем в «Бухенвальде», поэтому и письма доходили. Часто наши ребята, когда «поиздержались» в финансовом отношении, с этой почты слали в бухгалтерию цеха телеграммы, а за отсутствием лишних денег, с очень лаконичным текстом : Целую 100 (и фамилию). И, самое смешное, – указанную сумму присылали телеграфом на следующий день! Иногда тексты были более объемны, как, например, телеграмма, которую при мне отправил ветеран цеха Иван Иванович Меркулов: – «Иду ко дну глубина 200 целую Меркулов». И на следующий день Иван Иванович получил телеграфный перевод на 200 рублей…
Знали «воронежских» и во всех ближайших магазинах, так как по вечерам многие наши туда захаживали, - купить что ни будь закусить. Очень большим «спросом» на закуску пользовалась, как ее называли наши ребята, «мясо хАмсы» (т.е. соленая килька). Был случай, когда в канун выходного дня, кто то из доработчиков купил две бутылкик водки, а к ним 100 грамм «мяса хАмсы», - за 3(!) копейки! На большее, видимо, денег не хватало. К сведению, - килограмм кильки в те годы стоил 30 копеек. От таких «закупок» и продавцы в магазине «угорали» от смеха.
А чего стоила планерка, когда в Омск прилетели для подписания документации по выполненным работам, начальник цеха и старший инженер. Тогда в начале дня нас всех собрали в подсобном помещении на аэродроме, где хранились агрегаты, инструмент и документация, и провели расширенную планерку. В конце планерки Кудрявцев спрашивает, а как, мол, вы проводите свободное время? За всех отвечал один наш уважаемый ветеран. Вот почти дословный диалог:
- Как вы проводите свободное время? Хоть какая то культурная программа выполняется, - походы в театр, на концерты, в кино?
- А как же, конечно выполняется! Все время ходим в кино или театры!
- Небось, редко ходите, а?
- Да что Вы, очень даже часто…
- Ну и как, к примеру, часто?
- Да очень часто, в месяц, а то и в два месяца раз! (хохот, смеются все, и начальники тоже)
- А как у вас с «этим» делом, небось, в свободное время выпиваете?
Только не надо мне говорить, что вообще не выпиваете, все равно
не поверю!
- Да никто и не собирается Вас обманывать, конечно иногда бывает, чего уж тут скрывать… Но редко, очень редко!
- Редко? А это как – редко?
- Ну, как, как? Только утром, а потом а-а-а-а-а-ж вечером! (снова взрыв смеха, - разумеется, это была шутка)
Однако, прямо в этот же день эти слова подкрепились «делом». У нас в бригаде был такой тихий, и скромный мужичок лет 45 - Миша П. Жил он один, в соседнем с Бухенвальдом, доме. Снимал квартиру у одинокой женщины, медсестры. Надо полагать – жил гражданским браком. А в тот день должен был состояться международный футбольный матч с участием сборной СССР. В Бухенвальде телевизора не было, а наши начальники остались в Омске ночевать. Они должны были вылетать дальше по другим точкам только завтра утром. И вот, когда мы вечером ехали на выделенной нам военной машине «Урал» в часть, на ужин, они все сокрушались – где же посмотреть матч. Мишу тогда никто за язык не тянул, он сам предложил: – «Да приходите ко мне домой, я живу в соседнем доме, вместе и посмотрим футбол…» Начальник цеха и старший инженер сначала отказывались, - неудобно, мол, что хозяйка скажет и т.п. А Миша говорит: – «Она работает медсестрой, и сегодня дежурит в больнице, придет только утром, так что не стесняйтесь, приходите...»
Когда после ужина мы все вышли из столовой и шли к Бухенвальду, Миша еще раз напомнил и показал на соседний подъезд двухэтажного дома: – «Вот здесь я и живу, на втором этаже, квартира 4».
До начала матча осталось 15 минут, и наши начальники решили забежать в гостиницу переодеться. А Мише говорят, - включай, мол, телевизор, пусть «разогревается», мы умоемся и переоденемся, минут через 10 придем.
Они и правда, быстро умылись, переоделись и убежали к Мише в гости. А я тогда, помнится, взял у кого то брошюру «Подвиг» с рассказом «Господин Никто», устроился на постели поудобнее, включил настольную лампу и начал читать. Вдруг слышу – в коридоре голоса наших начальников, они что то громко, с негодованием рассказывают и возмущаются. Временами разговор прерывается громкими взрывами смеха… Все доработчики вышли из комнат в коридор, и слушают возмущенный рассказ Кудрявцева:
- Мы же только переоделись, - ну, сколько прошло времени? Ну, минут 5-10, не больше! Заходим в соседний подъезд, поднимаемся на второй этаж, звоним в квартиру 4. Ни какой реакции, ни кто не подходит к дверям, хотя звонок работает, мы его слышим. Может, что то мы перепутали? Да нет, вроде, он сам нам показал на этот подъезд. Звоним снова несколько раз – слышим шаркающие шаги. Дверь открывается – на пороге стоит наш Миша – Боже мой, но в каком виде! Босой, в одних трусах, пьяный «в хлам», его трудно узнать!!! Стоит в дверях, прищурился, смотрит на нас и не узнает!!! Да когда же он успел?!! Ведь мы расстались всего 10 минут назад! Но это что! Он смотрел на нас, смотрел, а потом мне, на «ты», и говорит : - « Эй ты, дай свою руку – на тебе мой …!»
Как же мы все тогда хохотали! До слез, представляя эту картину в лицах…
Ну, а утром наступила «развязка»… Миша перед руководством цеха извинялся, просил прощения, говорил, что не рассчитал силы, - ведь хотел немного, для «настроения», выпить перед матчем, - так как при начальниках стеснялся… А в результате, - не рассчитал силы…
Когда утром мы ехали в тентовой машине на аэродром (начальников с нами уже не было) – хохот стоял такой, что тяжелый грузовик «Урал» раскачивался, а люди на тротуарах провожали машину удивленными взглядами. Миша сидел как побитая собака, но тоже смеялся со всеми. В этот день даже работа как то не заладилась, – состояние у всей бригады было близкое к истерике. Вот такая это публика – доработчики…
Я не буду упоминать других случаев, о которых в ОЭРе ходили целые легенды. Некоторые еще помню, - это и как тайком красили ночью купола и кресты местной церкви самолетной «серебрянкой» в Барановичах, - вступив в «сговор» с Батюшкой. И как в отсутствии хозяина частного дома в городке Кедайняй (Литва), доработчик, который у него жил, тайком водил хозяйского бычка на случки в соседнюю деревню. А возвращаясь домой пьяный, упал на улице, возле проходной в воинскую часть, намертво держа веревку с привязанным за кольцо в носу, бычка, и многое другое…
В последствии, когда я уже перешел работать в летный отряд, с некоторыми ребятами из «омской» бригады я иногда виделся. И, хоть я и проработал с ними всего полтора месяца, а яркие и добрые воспоминания о том времени и том коллективе, остались у меня на всю жизнь.
Комментариев нет:
Отправить комментарий